Неточные совпадения
Который же из двух?
«Ах! батюшка, сон в руку!»
И
говорит мне это вслух!
Ну, виноват! Какого ж дал я крюку!
Молчалин давеча в сомненье ввел меня.
Теперь… да в полмя из огня:
Тот нищий, этот франт-приятель;
Отъявлен мотом, сорванцом;
Что за комиссия,
создатель,
Быть взрослой дочери отцом...
— Да, могу благодарить моего
создателя, — сказала Марья Алексевна: — у Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она вхожа будет в такой дом; только учительница-то моя не совсем здорова, — Марья Алексевна
говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в гостей: — не знаю, в силах ли будет выйти и показать вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?
— Impressario! [Здесь: предприимчивый (ит.).] какой живой еще Н. Н.! Слава богу, здоровый человек, ему понять нельзя нашего брата, Иова многострадального; мороз в двадцать градусов, он скачет в санках, как ничего… с Покровки… а я благодарю
создателя каждое утро, что проснулся живой, что еще дышу. О… о… ох! недаром пословица
говорит: сытый голодного не понимает!
— Охлажденье, сударь, к нему имеют… большое охлажденье против прежнего, — отвечал успокоительным тоном Григорий Васильев, — вот уж года четыре мы это замечаем; только и
говорят своим горничным девицам: «Ах,
говорят, милые мои, как бы я желала выйти замуж!» Барышня, батюшка, умная, по политике тонкая, все, может быть, по чувствительной душе своей почувствовали, какой оне пред господом творцом-создателем грех имеют.
Среди этого вырисовывается благодаря своей бытовой яркости и неповторимости только одна фигура
создателя «Московского листка» Н.И. Пастухова, который
говорил о себе...
23-едекабря. Вот слухи-то какие! Ах, Боже мой милосердный! Ах,
Создатель мой всеправедный! Не
говорю чести моей, не
говорю лет ее, но даже сана моего, столь для меня бесценного, и того не пощадили! Гнусники! Но сие столь недостойно, что не хочу и обижаться.
— Дуня, дитятко, полно! Не гневи господа; его святая воля! —
говорил старик, поддерживая ее. — Тебе
создатель милосердый оставил дитятко, береги себя в подпору ему… Вот и я, я стану оберегать тебя… Дунюшка, дитятко мое!.. Пока глаза мои смотрят, пока руки владеют, не покину тебя, стану беречь тебя и ходить за тобою, стану просить господа… Он нас не оставит… Полно!..
— Неблагодарная, змея! — воскликнул Юрий, —
говори, разве смертью плотят у вас за жизнь? разве на все мои ласки ты не знала другого ответа, как удар кинжала?.. боже,
создатель! такая наружность и такая душа! о если все твои ангелы похожи на нее, то какая разница между адом и раем?.. нет! Зара, нет! это не может быть… отвечай смело: я обманулся, это сон! я болен, я безумец…
говори: чего ты хочешь?
— Нет, вы представьте себе, — кричал доктор, не слушая меня и размахивая руками: — чего смотрит правительство… а?.. у нас на четыреста приисков полагается один горный ревизор… Ну, скажите вы мне, ради самого
создателя, может он что-нибудь сделать? О горных исправниках и штейгерях
говорить нечего… Нужно радикальное средство, чтобы прекратить зло в самом корне.
«Никогда, —
говорю, — матушка, на
создателя своего не ропщу».
«Фу, —
говорю, — да сумасшедшая ты, что ли, в самом деле? что ты меня пужаешь-то? что ты ропот-то на
создателя своего произносишь?»
«Извините, —
говорю, — милостивый государь, у меня, слава моему
создателю, пока еще на плечах не чердак, а голова, и не сено в ней, а то же самое, что и у всякого человека, чту богом туда приназначено».
„Жизнь — болезнь духа! —
говорит Новалис [Новалис (наст. имя Фридрих фон Харденберг, 1772–1801) — немецкий поэт, один из
создателей школы"иенского романтизма", автор"Гимнов к ночи"с их культом смерти.]. — Да будет сновидение жизнью!“ Другой писатель, Тик [Тик Людвиг (1773–1853) — немецкий писатель-романтик.], вторит ему: „Сновидения являются, быть может, нашей высшей философией“. Эти мысли тоже неоднократно повторены русской литературой последних годов.
Содди [Содди Фредерик (1877–1956) — английский радиохимик,
создатель теории радиоактивного распада.], радиоактивист, оценивая современное состояние европейской науки,
говорит: «Мы имеем законное право верить, что человек приобретет власть направить для собственных целей первичные источники энергии, которые природа теперь так ревниво охраняет для будущего.
— Вы не должны
говорить, не должны беспокоиться, — перебил его доктор. — А теперь лежите смирно и благодарите всевышнего
создателя. Где компрессы, Поплевкин?
— Ну, так и
говорит: вы бы,
говорит, попробовали тысячелиственник пить. Я и
говорю: я пиявки припускал. А он мне: нет, Александр Демьянович, тысячелиственник лучше: он открывает, я вам скажу… кхи! кхи! ох, боже мой! Как же ты думаешь, душенька? кхи-кхи! ах,
создатель мой! кхи-кхи!.. Так лучше тысячелиственник, что ли?.. кхи-кхи-кхи! ах! кхи — и т. д.
— Утешь ты меня, успокой, моя милая, дорогая ты моя Фленушка! — молящим голосом
говорила Манефа. — Спокойно б я тогда померла, все бы добро к тебе перешло, без страха б за тебя, без печали закрыла очи на смертном одре, без земных бы забот предстала пред
Создателя…
Его ближайший сверстник и товарищ по театральному училищу и службе на Малом театре, П.Г.Степанов, был
создатель роли трактирщика Маломальского в том бесподобном трио, о котором я
говорил выше.
Родился ли он драматургом — по преимуществу? Такой вопрос может показаться странным, но я его ставил еще в 70-х годах, в моем цикле лекций"Островский и его сверстники", где и указывал впервые на то, что
создатель нашего бытового театра обладает скорее эпическим талантом. К сильному (как немцы
говорят,"драстическому") действию он был мало склонен. Поэтому большинство его пьес так полны разговоров, где много таланта в смысле яркой психики действующих лиц, но мало движения.
— Послушай ты меня, Семен Митрич! —
говорит он горячо, поднимаясь и уже моргая не одной правой щекой, а всем лицом. — Истинно, как перед богом… разрази меня
создатель, после Святой получу от Степана Кузьмича за оси и отдам тебе не руб, а два! Накажи меня бог! Перед образом тебе
говорю, только дай ты мне ружье!
— Ну, слава
создателю, пришли… —
говорит Козявкин, переводя дух. — В нашем положении пройти пехтурой пять верст от полустанка — подвиг. Страшно умаялся! И, как на зло, ни одного извозчика…
— Вы
говорите, Анна Филатьевна, болеет — оно точно божеское попущение. Им,
Создателем, каждому то есть человеку в болестях быть определено; а плакать и роптать грех. Его воля — в мир возвратить, али к Себе отозвать, —
говорила певучим шепотом Анфиса.
— Честное слово Густава Траутфеттера, что я выполню требования твои.
Говори ж, ради
Создателя, что делает Луиза?
— Это вы, матушка, правильно: муж и жена — плоть одна, и в писании сказано; а я к тому
говорю, что болезнь это от Бога, а есть такие попущения, что хуже болезни. Это уж он, враг человеческий, посылает. Теперича, к примеру, хозяин наш, Виктор Сергеевич, по христианскому кончину приять приготовился; ежели встанет — слава
Создателю, и ежели отыдет — с душою чистою…